Было начало второго, когда я вернулся к себе. На столе в кабинете в пятне света от лампы мирно лежал раскрытый на странице «Опасности поворота» Додерляйн. С час еще, глотая простывший чай, я сидел над ним, перелистывая страницы. И тут
произошла интересная вещь: все прежние темные места сделались совершенно понятными, словно налились светом, и здесь, при свете лампы, ночью, в глуши, я понял, что значит настоящее знание.
Неточные совпадения
Он вытянул шею к двери в зал, откуда глухо доносился хриплый голос и кашель. Самгин сообразил, что
происходит нечто
интересное, да уже и неловко было уйти. В зале рычал и кашлял Дьякон; сидя у стола, он сложил руки свои на груди ковшичками, точно умерший, бас его потерял звучность, хрипел, прерывался глухо бухающим кашлем; Дьякон тяжело плутал в словах, не договаривая, проглатывая, выкрикивая их натужно.
Но иногда случается, что, вследствие этой поспешности, приходится отказать
интересному кавалеру; тогда
происходят сцены раскаянья, что слишком рано поспешили закрыть утро.
Но наиболее
интересные индивидуальные встречи с народными богоискателями у меня
произошли в другом месте.
Во всякой толпе есть человек, которому тяжело в ней, и не всегда для этого нужно быть лучше или хуже её. Можно возбудить в ней злое внимание к себе и не обладая выдающимся умом или смешным носом: толпа выбирает человека для забавы, руководствуясь только желанием забавляться. В данном случае выбор пал на Илью Лунёва. Наверное, это кончилось бы плохо для Ильи, но как раз в этот момент его жизни
произошли события, которые сделали школу окончательно не
интересной для него, в то же время приподняли его над нею.
Я рассказывал ей длинные истории из своего прошлого и описывал свои в самом деле изумительные похождения. Но о той перемене, какая
произошла во мне, я не обмолвился ни одним словом. Она с большим вниманием слушала меня всякий раз и в
интересных местах потирала руки, как будто с досадой, что ей не удалось еще пережить такие же приключения, страхи и радости, но вдруг задумывалась, уходила в себя, и я уже видел по ее лицу, что она не слушает меня.
Но в нем есть справедливая сторона — то, что «прекрасное» есть отдельный живой предмет, а не отвлеченная мысль; есть и другой справедливый намек на свойство истинно художественных произведений искусства: они всегда имеют содержанием своим что-нибудь
интересное вообще для человека, а не для одного художника (намек этот заключается в том, что идея — «нечто общее, действующее всегда и везде»); отчего
происходит это, увидим на своем месте.
Вчера ночью
интересная вещь
произошла. Я собирался ложиться спать, как вдруг у меня сделались боли в области желудка. Но какие! Холодный пот выступил у меня на лбу. Все-таки наша медицина — сомнительная наука, должен заметить. Отчего у человека, у которого нет абсолютно никакого заболевания желудка или кишечника (аппенд., напр.), у которого прекрасная печень и почки, у которого кишечник функционирует совершенно нормально, могут ночью сделаться такие боли, что он станет кататься по постели?
Вообще о. Андроник и Асклипиодот были неразлучные друзья и являлись всегда вместе; самые
интересные сцены
происходили тогда, когда являлась Галактионовна, которая в совершенстве владела искусством поджаривать этих друзей на медленном огне.
Хотя с Жуковским нельзя согласиться в мнении о «Рославлеве», но до его выхода из печати, общая уверенность, что «Рославлев» будет еще лучше, или по крайней мере еще
интереснее «Юрия Милославского», была так велика, что в Москве
произошло, в своем роде, также событие, неслыханное в летописях книжной русской торговли.
«Ведь все эти люди — не глупые же и не бесчувственные, — пишет Толстой, — а наверное у многих из этих замерзших людей
происходит такая же внутренняя жизнь, как и во мне, у многих и гораздо сложнее и
интереснее.
И ведь все эти люди не глупые же и не бесчувственные, а, наверное, у многих из этих замерзших людей
происходит такая же внутренняя жизнь, как и во мне, у многих и гораздо сложнее и
интереснее.
Все были в зале, где
происходила раздача подарков окружившим елку детям, — самый
интересный момент праздника.
Самое
интересное, конечно, встреча, которая
происходит с большой торжественностью.
Его «война» с Трубецким есть своего рода орловская эпопея. Она не раз изображалась и в прозе, и в стихах, и даже в произведениях пластического искусства. (В Орле тогда были карикатуристы: майор Шульц и В. Черепов.)
Интереснее истории этой «войны» в старом Орле, кажется, никогда ничего не
происходило, и все, о чем ни доведется говорить из тогдашних орловских событий, непременно немножко соприкасается как-нибудь с этой «войной».
И только теперь, после этих двух слов Прокофия: «мой это», я не одним рассудком, но всем существом своим почувствовал весь ужас того, что
происходило передо мною в это памятное мне туманное утро. Все то разрозненное, непонятное, странное, что я видел, — все вдруг получило для меня простое, ясное и ужасное значение. Мне стало мучительно стыдно за то, что я смотрел на это, как на
интересное зрелище. Я остановился и с сознанием совершенного дурного поступка вернулся домой.